Вступая в комсомол, я не испытывал иллюзий. Я делал это, чтобы при распределении из морского училища, куда я собирался поступать, попасть на суда заграничного, а не каботажного плавания. По этой же причине, будучи курсантом, я занимался комсомольской работой.

Было уныло. А хотелось чего-то такого, интересного, увлекающего, словом – приключений. Вот я и поступил в морское училище. Загранка… Кто жил в совке, тот помнит, что значило тогда это слово: это пропуск был пропуск за рубеж, в другой мир, в мир, который жил по другим законам и где продавали модные вещи. Не скрою, я хотел носить модные вещи, а не те, что заполняли прилавки советских универмагов.

Я ожидал, что со мной будут учиться такие же, как я – романтики, искатели приключений, надеялся оказаться в матросском братстве. Меня ждало разочарование. Моими товарищами по учебе оказались обычные гопы из спальных районов. На уроках парни галдели, харкали друг в друга, матерились, выпускали кишечные газы, чтобы потом закричать на всю аудиторию: «Товарищ преподаватель! Разрешите открыть окно, а то курсант такой-то испортил воздух!». Оклеветанный курсант, конечно же, начинал протестовать: «Это не я, товарищ преподаватель! Он сам напердел!» Остальные ржали. А я от стыда готов был провалиться на этаж ниже, особенно неудобно было перед молодыми преподавательницами, которые сами терялись в этой ситуации, краснели, тупили взор. Курсанты понимали только такие средства воспитания, как крик, кулак, строевая подготовка. Ни о каком братстве с такой публикой не могло быть и речи. За три года учебы в мореходке я подружился только с двумя парнями, но наши пути разошлись, как только мы получили дипломы матросов-мотористов.

Летом 1983 года я окончил первый курс, родители отправили меня в путешествие по Волге, путевку купила мама в профкоме геологического института, где она работала. В туристической группе было много девушек, а я, по правде говоря, за год учебы в морском училище от девичьего общества отвык. До Куйбышева (ныне – Самара) мы ехали на поезде, и за время дороги я познакомился с ребятами, с которыми мне предстояло провести лето. Все были приблизительно моими ровесниками – старшими школьниками или пэтэушниками. Лишь один парень выбивался из этой компании – модный такой, высокий блондин. Он был в джинсах - в настоящих blue jeans!

- Меня зовут Андрей. Андрей Самусов, - представился он. – Но для друзей я - Сэм.

- Дмитрий Жвания.

- Митя значит…

Сэм оказался студентом 3 курса медицинского института. Как он оказался в школьной тургруппе, я так и не понял. Всем своим видом он показывал, что ему скучно в нашей компании.

- Да, угораздило! Девицы – все наверняка целки, к гадалке не ходи. Нет, Митя, ты посмотри на них! Развлечься будет не с кем… Ничего, вернемся в Питер, я познакомлю тебя со взрослыми девчонками, студентками. Чего они только не вытворяют! Ты просто обалдеешь, обещаю. А эти… прыщавые целки…

Не знаю почему, но Сэм предпочитал общаться именно со мной, остальных ребят держал на дистанции. Может быть, потому, что я тоже был в ультрамодных blue jeans – сестра Лиана купила мне их в Париже, где была на гастролях. Так или иначе, мы с Сэмом скорешились.

- И чего я поехал! – сетовал Сэм уже на турбазе в Куйбышеве. – В разгар чемпионата!

- Какого чемпионата?

- Митя, ты лох или прикидываешься? Футбольный чемпионат, «Зенит» играет.

- А… - я всегда переживал за хоккеистов, а футбол смотрел изредка по телевидению, и то только матчи сборной СССР, тбилисского «Динамо», за которое болел с раннего детства, и матчи за европейские кубки.

- Чего «а»?! Ты хотя бы раз был на стадионе, на футболе?

- Только в Сухуми, на матчах местного «Динамо», когда в этой команде мой брат играл, Гурам Габескирия. А в Питере я на хоккей, на СКА хожу …

- За «коней» болеешь?

- В смысле?

- В том смысле, что твой СКА – это кони. Как и ЦСКА. Ненавижу коней! Тебе, Митя, надо на «Зенит» сходить, после этого о СКА и вспоминать не будешь. Не слышал песню: «Ты можешь болеть за московский «Спартак», А можешь болеть за «коней». Но лучше болей за «Зенит»-Ленинград, Не то огребешь пиздюлей»?

- Нет, не слышал. Да, пойми, я только по воскресеньям могу куда-нибудь выбираться. В будние – в училище до вечера. После занятий – уборка помещений, патрулирование территории или работа всякая комсомольская…

- Комсомольская? Ну ты даешь! Ха-ха, рассмешил. Не думал, что ты совок… Положи с прибором на этот комсомол, Митя! Ладно, вернемся в Питер, я тебя познакомлю с реальными людьми, с реальными тусами. Сходим с «Сайгон», где волосатые собираются, в «Рим» на Петроградской… Слушай, а в рок-клубе ты был?

Я сокрушенно помотал головой, понимая уже, что не имею никакого представления о реальной жизни.

- Эх… - только и произнес Сэм.

Информация о «реальных тусах» меня заинтересовала, ведь я так хотел оказаться в каком-нибудь сообществе, братстве, словом, среди людей, которые были бы не такими скучными, как все. И вскоре я сам завел с Сэмом разговор о тусовках, дабы понять - к какой из них присоединиться.

- Я уже тебе говорил, хиппи собираются в «Сайгоне», в кафе на углу Невского и Владимирского. Но не думаю, что эта компания тебе подойдет, они за ненасилие, им шпана в рыло бьет, а они лишь вытираются… Кроме того, хиппи хайры отращивают, а тебя в мореходке чуть ли не наголо бреют. В рок-клубе можно панков встретить, они просто все отрицают. Есть фашисты, в основном – студенты филологического факультета. Ходят они в черных рубашках с вышитыми буквами РОА - Русская освободительная армия. Я кое-кого из них знаю, мог бы тебя познакомить, но…

Я и без Сэма понял, что мне еще очень далеко до сверхчеловека и перебил его:

- Не-а, фашисты меня не прикалывают.

Еще в школе я прочел несколько книжек о революционерах, изучил, что писали в учебниках об анархистах, большое впечатление на меня произвел фильм о создании ЧК «20 декабря», в котором анархисты показаны не как опереточные грабители, а как революционеры, в общем, я мечтал присоединиться к каким-нибудь бунтарям: «ты стал бунтарем и дрогнула тьма, весь мир ты хотел изменить» и все такое.

- А анархисты есть в Питере, Сэм?

- Анархисты? Так футбольные фанаты и есть анархисты, они против ментов, против властей. Я же тебе говорил – иди на стадион, Митя!

Сэм мне рассказал историю футбольного фанатизма. Я узнал, что первые фанаты появились у «Спартака», было это в 1979-м. Их жестко прессовали менты: скоро Олимпиада, а тут какие-то клоуны в красно-белых шарфах и шапочках. Оппоненты звали спартачей «мясом», из-за того, что история их клуба связана то ли с профсоюзом пищевой промышленности, то ли с каким-то мясокомбинатом. Затем стали появляться другие грядки. Фанатов ЦСКА завали «конями» - якобы потому, что первое тренировочное поле команды было разбито на территории, где ранее располагался ипподром; фанатов милицейского общества «Динамо» - мусорами, почему, объяснять не надо; фанатов «Торпедо» - торпедонами…

В Питере фанаты появились в 1980-м, когда «Зенит» впервые в своей истории боролся за бронзовые медали чемпионата страны. На стадионе имени Кирова они собирались, сообщил Сэм, на 33-м секторе.

- Вернемся в Питер, я тебя туда отведу, познакомлю с лидерами фанатов – Шляпой и Блондином, я хорошо знаком с ними.

Сэм научил «зенитовским» зарядам типа «Во всем Союзе знаменит ленинградский наш «Зенит»» и словам гимна фанатов команды, положенного на мелодию «Гимна великому городу»: «Город над вольной Невой, где болеют за «Зенит» родной, слушай, Ленинград, я тебе спою про «Зенит», про команду твою».

- А когда «Зенит» пропускает гол, фанаты кричат это: «Гол забили нам в ворота, очень мы огорчены. Но не зря мы здесь собрались: эй, «Зенитушка», дави!». Да и еще: хлопать надо не как лохи: та-та-тата-та, так «мясники» хлопают, а по-зенитовски: раз, два, три – зе-ни-ту-шка дави. Понял? - продолжал Сэм лекцию. - Фанаты на ездят выездные матчи команды, чтобы подержать ее на чужом стадионе. Я тоже ездил

- Куда?

- Гм… в Москву...

Как только вернусь в Ленинград, пойду на первый же домашний матч «Зенита», твердо решил я. Но ждать этого три недели было просто невыносимо. И подумал: а что мне мешает начать фанатеть уже в ходе поездки по волжским городам? Я нашел голубой полиэтилен и наклеил на него логотип «Зенита», который сделал из белого пластыря. Вышло вроде ничего. Мне не пришлось долго убеждать школьников, с которыми я отдыхал, что фанатеть за «Зенит» - это круто. Коек-кто из них ходил на футбол и, так сказать, были в курсе. Мы плыли по Волге на теплоходе «Казахстан». По вечерам я собирал ребята на палубе и мы заряжали: «Во всем Союзе знаменит…» Команда теплохода быстро вычислила зачинщика, то есть меня, и создавала мне всяческие проблемы, дело доходило до угроз физической расправой, а я в ответ лишь смеялся в лица, точнее – в морды этим провинциальным лохам. Как они вообще живут на белом свете, когда в их городе нет команды высшей лиги! Сэм даже удивлялся, с каким энтузиазмом я отозвался на его предложение стать футбольным фанатом. В итоге команда теплохода пожаловалась руководителям нашей туристической группы, каким-то педагогам, и те вызвали меня на ковер.

- Дмитрий, почему вы так цинично и вызывающе себя ведете? – спросила меня строгая дама с тонкими губами, воспитательница нашей группы.

Я не успел ответить, как заговорил невзрачный мужчина средних лет, в каком качестве он ездил с нашей группой, никто из нас не знал, но все догадывались: - Презрение к окружающим – отличительная черта фашистов. А мы только что побывали в Ульяновске, где родился и вырос Владимир Ильич Ленин – создатель первого в мире государства рабочих и крестьян, плывем в Волгоград, где наша армия разгромила фашистов... Ваше поведение я расцениваю как вызов не только окружающим, но и нашей славной, героической истории. Думаю, в Ленинграде вам придется расстаться с комсомольским билетом, я об этом позабочусь.

- Но я прославлял ленинградский «Зенит» и все… При чем здесь фашизм? – меня аж в жар бросило от слов невзрачного мужчины.

- Поведение, поведение, Дмитрий, все дело в вашем поведении… - похоже, мужчина имел ответы на все вопросы. – Если мы вас не остановим сейчас, вы погубите свою жизнь.

Сейчас бы в такой ситуации я бы почувствовал себя героем романа «1984», но тогда я об Оруэлле и слыхом не слыхивал, меня просто ошарашило, какие далекие выводы эти люди сделали из моего, в общем-то, патриотического поведения… Я был возмущен! Как они посмели обвинить меня в фашизме за то, что я… прославлял футбольный клуб из Ленинграда. А этот мужичонка как раз напоминал фашиста, эдакого эСэСовца со стертым лицом.

- Я не фашист… Что я вам сделал?! Знаете, вы сами ведете себя как фашисты.

Мужичонка ухмыльнулся, а дамочка еще больше поджала губы.

- В Волгограде мы вас, Дмитрий, отвезем на психиатрическое обследование, а затем отправим вас в Ленинград на поезде. А пока мы запрещаем вам подниматься на палубы, сидите в каюте.

На разбирательстве присутствовал капитан теплохода, мне показалось, что и его ошарашило то, какой оборот приняло дело.

Я решил, что на зло буду гулять по палубам, ведь, в конце концов, мои родители заплатили деньги за то, чтобы я нормально отдыхал, а не сидел взаперти. Когда дамочка меня спросила, что я делаю на палубе, я ей это и сказал. И добавил: «Вы мне никто!» Однако от зарядов за «Зенит» пришлось отказаться. Сэм ходил с озабоченным видом и бросал мне иногда: «Говорил я тебе, подожди с фанатизмом до Питера».

В Волгограде меня никто на психиатрическое обследование не повез. Наверное, меня просто решили припугнуть. Я вместе с ребятами побывал на Мамаевом кургане, посмотрел на дом Павлова, погулял по набережной.

Затем мы поплыли обратно, от Сызрани до Ленинграда ехали на поезде. Да, кстати, Сэм ошибался насчет девчонок из нашей туристической группы. Точно, это были не монашки. Потом мне мама сказал, что в профком пришло какое-то письмо от руководителей туристической группы, но профорг это маме не показал.

Я вернулся из путешествия, совершенно четко осознавая себя футбольным фанатом. Но меня грызло то, что я не был ни на одном матче «Зенита». Понимая, что для фаната это, конечно, не самый хороший показатель, я с нетерпением ждал домашней игры заочно любимой мною команды.

И вот – наконец: в конце лета 1983 года «Зенит» принимал «Торпедо» из Кутаиси. Это была хорошая проверка для меня: по вполне понятным причинам я всегда симпатизировал грузинским командам. Но в раз мне нужно было желать грузинам поражения, ведь я стал фанатом «Зенита». Как на грех на стадионе я встретил грузинского родственника – он напоминал Адриано Челентано в фильме «Золотые ручки»: в белом костюме, в белой шляпе... Родственник, конечно же, был уверен, что я пришел поддержать кутаисцев. Когда же он убедился в обратном, он мне сказал с презрительной такой интонацией: «Жвания, грузин! А болеешь за кого?! Эх!» Но его мнение меня волновало мало. Я как завороженный смотрел не столько на поле, как на фанатский 33 сектор.

В середине сектора компактно сидела группа человек из пятидесяти, в сине-бело-голубых свитерах, с шарфами той же расцветки. Время от времени в самой гуще этой группы поднимались люди и начинали размахивать клубными знаменами. Тут же на них реагировали менты, но ребята, что сидели по бокам, препятствовали их продвижению внутрь сектора, происходила сутолока, а знамена исчезали, чтобы появиться вновь в самый неожиданный для ментов момент.

Впрочем, фанатским оказался не только 33 сектор, я заметил фанатов за воротами - на 40-м секторе, на 47-м, на 21-м. В перерыве я встретил Сэма.

- А что, фанаты собираются не только на 33 секторе, но и на других? – спросил я.

- Настоящие – только на 33-м. На других сидит левата.

- Что за левата?

- Левые фанаты – это те, что только на домашние матчи ходят.

- А…

Я ждал, что Сэм меня познакомит с легендарными Шляпой и Блондином. Но Сэм сказал, что не успел созвониться ни с Шляпой, ни с Блондином, а просто так на 33 сектор не попасть.

Идя на следующий матч, я купил себе билет на сектор 33. Не помню, с кем тогда играл «Зенит», да это и неважно. Важно, что я помню свои ощущения. Я обнимал за плечи совершенно незнакомых мне ребят и раскачивался, распевая «Мы - твои верные друзья, будем вдохновлять тебя всегда. В непогоду, зной, мы душою и сердцем с тобой». Мы оказывали ментам пассивное сопротивление, когда те лезли вглубь сектора, чтобы отнять развивающиеся знамена. Именно на секторе я научился применять очень эффективный прием против этой публики в одежде мышиного цвета: не нужно махать руками, кричать, просто бей их ботинком в голень, незаметно, исподтишка, и - делай это с лицом растерянного лоха.

Мне показалось, что 33 сектор – это и есть то самое братство, попасть в которое я мечтал. Со Шляпой и Блондином Сэм меня так и не познакомил, да я и не уверен, что Сэм сам их знал лично. Как я понял вскоре, Сэм не был фанатом, а лишь тусовался одно время на футболе, не более. Кроме того, даже если Сэм и хотел меня познакомить с Блондином, он бы не смог этого сделать – когда я стал ходить на стадион, Блондин служил в армии.

В следующем сезоне я стал «пробивать выезда» за «Зенит»: Вильнюс, Киев, Минск, и много раз - Москва… Восторженность неофита быстро улетучилась: братство оказалось не так им уж братским. Слишком многое в фанатовском движении мне не нравилось. Кроме того, «Зенит» шел к золотым медалям, и болеть за него стало модой, мейн-стримом, а я всегда хотел быть не таким как все.

Однажды я почувствовал себя предателем. Случилось это на матче СКА. Ленинградский армейский клуб вновь безнадежно проигрывал. Я сидел на центральной трибуне. Зрителей было немного, они почти все время молчали. В ворота армейцев залетали шайбы одна за другой. И вдруг я подумал: СКА терпит поражения, потому что у команды нет фанатов. В тот момент мне стало стыдно, что я предал СКА, променял его на «Зенит». К моей куртке была прицеплена «зенитовская» стрелка, а не армейская звезда с серпом и молотом, которая мне так нравилась с детства и которая красовалась на свитерах хоккеистов СКА. У меня внезапно возникло чувство вины перед игроками в синих свитерах, красных хоккейных трусах и красных шлемах.

Я вдруг вспомнил, что в конце того сезона, когда «Зенит» выигрывал у ЦСКА, я радовался не так сильно, как все вокруг. Теперь я понял, почему я не радовался: поражение потерпели одноклубники моей любимой хоккейной команды, с такой же эмблемой на груди.

В юности, да и в любом возрасте, наверное, информация воспринимается на уровне символов, знаков. Символика армейского клуба отсылала в легендарные времена Буденного, Фрунзе, Ворошилова (о реальной роли Троцкого в создании Красной армии я тогда еще не знал).

В конце сезона 83-84 СКА дал бой ЦСКА, который шел весь сезон без поражений, и потерпел единственное поражение – от СКА. Матч проходил в СКК. На крайней трибуне я заметил человек пять, которые время от времени кричали: «В Союзе нет еще пока команды лучше, чем наш СКА!». На одном из них был красно-синий шарф, это был смелый поступок – надеть в Питере красно-синий шарф, и я позавидовал смелости неизвестного мне парня.

На том матче я решил присоединиться к этим ребятам в следующем хоккейном сезоне. Но больше я их не видел, они куда-то пропали. И я понял, что мне выпал шанс создать свой, красно-синий сектор, стать, по сути, первым армейским фанатом в Ленинграде.

- Да ты чего? В «кони» подался?! – возмущался один мой приятель, «зенитовский» фанат. – Зачем ты тогда за «Зенит» выезды пробивал, а? Я тебя не понимаю! Ты уже почти в основе движухи… Нет, ты понимаешь, что теперь у тебя появится куча проблем? А в футболе ты будешь теперь за кого болеть будешь, за «конюшню», за ЦСКА, за старших братьев, да?

- За СКА-Ростов, - попробовал отшутиться я, но приятель шутки не принял.

- Да, парни не поймут тебя… А если ты придешь на «Зенит» в красно-синей розе, тут же получишь в рыло. И я за тебя заступаться не буду, ты уж прости.

- Послушай, не надо драматизировать, ладно! Я с детства люблю хоккей и болею за СКА. «Зенит» был для меня эпизодом, и все. Просто в городе нет другой грядки, кроме «зенитовской». Как я мог стать фанатом? А насчет того, кто кому даст в рыло, мы еще посмотрим! Придет время, и вы не посмеете сунуться на наши матчи в своих цветах. В Питере хоккей был, есть и будет красно-синим.

Приятель жил в Колпино, в небольшом промышленном пригороде Ленинграда, в хоккее Колпино представляла команда первой лиги «Ижорец» (от Ижорского завода), она показывала неплохие результаты.

- Ха-ха! Скоро «Ижорец» будет играть в вышке, - заявил приятель. - А «Ижорец», между прочим, профсоюзная команда, а не конская, и все фанаты «Зенита» будут его поддерживать, вот увидишь! И на СКА вообще ходит никто не будет. Кроме тебя.

- Кроме меня, - мне надоел этот спор.

Колпинский кореш словно напророчил: наша армейская грядка росла очень медленно. «Зенит» в 1984-м стал чемпионом, и никто, кроме меня, не хотел болеть за клуб, который прописался в группе аутсайдеров. Но затем ко мне присоединились ребята из той банды, что я видел на том героическом матче СКА-ЦСКА, это были 15-летние мальчишки, я им, как принято было среди фанатов, дал прозвища: Противогаз, Провокация, Агитация…

Что касается моего погоняла, то я его получи еще будучи фанатом «Зенита», мне оно жутко не нравилось, но отделаться я от него никак не мог. Дело было на выезде в Киев летом 1984 года. В «матери городов русских» на перроне вокзала нас уже встречала группа киевлян, фанатов местного «Динамо», среди них затесался известный фанат «Зенита» Костет, который приехал в Киев за несколько дней до матча и видно было, что он провел их, распивая спиртные напитки. Выглядел Костет как загулявший цыган: всклоченные черные волосы, над губой - взрослые усы, а не юношеский пушок, треники с пузырями на коленях, стоптанные сандалии, застиранная футболка, говорил Костет не по годам хриплым голосом.

С киевлянами мы, фанаты «Зенита», дружили и всей компанией пошли в винный магазин, закупили много бутылок какого-то местного плодово-ягодного напитка. Сели во дворике, откупорили емкости с мутной коричневатой жидкостью.

- Слушай, Дима… как твое погоняло-то? – спросил Костет.

- Нет у меня погоняла

- Не порядок! Сейчас мы тебе его дадим, а ты, как водится, проставишься в честь этого, ладно.

- Договорились.

Киевляне одобрительно замычали.

- Дай-ка, Дима, паспорт, - попросил Костет.

Я вытащил паспорт и протянул его Косте. Он долго его разглядывал, листал страницы - прямо как заправский мент.

- Ара! Будешь Арой! – вынес он вердикт.

Киевляне опять одобрительно замычали

«Почему Ара?» - недоумевал я. «Ара» - по-армянски «парень», а в моем паспорте было четко написано: грузин. По-грузински «ара» - нет, отрицание. Но вряд ли Костет был осведомлен в таких тонкостях грузинского языка. Наверное, он исходил из того, что все кавказцы – ары, не знаю.

Мне пришлось проставляться, и не помню, как мы добрались до дома киевского фаната, который меня приютил.

Так или иначе, прозвище прилипло ко мне. Самые большие проблемы из него возникли у меня во время выездов в Грузию: в Кутаиси и Тбилиси.

- Слушай, ты же грузин, а не армян. Так почему твои друзья зовут тебя Арой, а?!

Зато потом, когда полностью переключился на фанатизм за СКА, я трактовал свое погоняло в выгодном для себя ключе. Мол, Ара – это от того, что я завожу на секторе: «А-р-р-р-р- мей-цы с Невы!»

В армию я уходил, когда за СКА фанатело человек пять, не больше. Боялся, что без меня банда распадется. Первые полгода я служил под Ленинградом, в Павловске. Однажды ко мне подходит дежурный по роте и говорит: «Слушай, с КПП звонили, говорят, к тебе брат приехал». Я отпросился на полчаса. Прибегаю на КПП – смотрю: человек 10 в красно-синих розах, и Агитация стоит и улыбается. Я был счастлив, банда начала расти. А когда я уже вернулся из армии, весь сектор за воротами в «Юбилейном» был красно-синим, и появился он благодаря мне. Это был мой сектор. Его создал я.